Когда-то на юбилее у знаменитого кардиохирурга Давида Иоселиани я оказался за праздничным столом с медицинскими светилами. Мой сосед держался в высшей степени скромно, поддерживал беседу вполголоса, но все ему внимали. Я украдкой поинтересовался у профессора Андрея Сельцовского: кто это? В ответ услышал: «Академик Подзолков — детский кардиохирург от бога!»
фото: Из личного архива
Операция: Владимир Подзолков справа.
Позже узнал: Владимир Петрович сделал невероятное количество операций на сердце впервые в СССР и России, а в Америке крупный медицинский холдинг признал его «человеком года». Лет двадцать назад у него самого возникли проблемы с сердцем, причем он сам себе поставил диагноз. После хирургического вмешательства продолжает делать сотни операций в год.
Когда мы познакомились, помню, спросил: «Какое нужно иметь психологическое состояние, чтобы беседовать с родителями, когда стоит вопрос о жизни и смерти ребенка?» Владимир Петрович ответил не спеша, привычно взвешивая каждое слово: «С родителями важно быть предельно честным. Если я иду на тяжелую операцию, то всегда объясняю родным пациента сложности, с которыми предстоит столкнуться. Рассказываю про все большие риски, никогда не предсказываю проценты успешного исхода — мы их сами не всегда знаем. Но главное, чтобы мы с родителями были союзниками — ведь обратного пути нет. К счастью, в основном операции заканчиваются благополучно…»
Родители самого Владимира Петровича были врачами, причем отец 34 года возглавлял Красноярский медицинский институт, был в Сибири легендарной личностью. Будущий академик Подзолков попал в московскую ординатуру по разнарядке, жил в общаге в Балтийском переулке, штудировал иностранные языки, чтобы читать книги в Ленинке или медицинской библиотеке.
Как-то в разговоре я полюбопытствовал: «Владимир Петрович, почему в Сибирь не вернулись?» Подзолков подробно объяснил: «Я сдал экзамены в аспирантуру в Институте сердечно-сосудистой хирургии — тогда меня убеждали, что это малоперспективное направление. И действительно, была огромная смертность: операций на сердце делалось мало — это сейчас космический скачок в сравнении с теми годами. Защитил диссертацию под руководством величайшего кардиохирурга Владимира Ивановича Бураковского, который руководил отделением врожденных пороков сердца. В Москве у меня не было ни кола ни двора, собирался вернуться в Красноярск. Но Бураковский сказал: «Будешь большим глупцом, если в Москве не останешься». Владимир Иванович помог с пропиской — так я и задержался в столице больше чем на полвека…»
Биография академика Подзолкова, не вдаваясь в медицинские термины, в прямом смысле — история детской кардиохирургии страны. Спрашивал я Владимира Петровича, как он относится к тому, что коллеги называют его гениальным. Было видно, что я своим вопросом Владимира Петровича сильно смутил. Отвечал академик, как будто оправдывался: «Ничего подобного, может быть, я по природе своей трудоспособный. Когда играл в волейбол и баскетбол, при невысоком-то росте, — дома прыгал до умопомрачения… А в профессии жизнь меня научила сражаться до конца за каждого больного. Иногда из таких немыслимых ситуаций пациента вытаскиваешь! У нас тоже чудеса случаются…»
Из случаев, связанных с Владимиром Петровичем, особо трогательной мне показалась история мальчика Алеши, которого он оперировал еще до детского сада. Через десятилетия тот сам стал врачом, работал кардиохирургом в отделении академика Подзолкова, теперь занимается сердечной диагностикой.
Сколько бы мы ни общались с Владимиром Петровичем, ни разу не слышал, чтобы он повысил голос. Стало интересно: в операционной академик Подзолков столь же сдержан, как в жизни? «Меня вообще трудно вывести из себя, — ответил Владимир Петрович. — Иногда, конечно, бесит глупость или вранье — тут я могу сорваться немножко. Что касается операции — это спектакль, где каждый знает свое место и роль. Ты приходишь и делаешь, что ты должен сделать, — стоит полная тишина». Я задал провокационный вопрос: «Как среагируете, если вместо зажима подали другой инструмент?» Но он ответил невозмутимо: «Спокойно скажу сестре, что просил не это. Хотя моя операционная бригада со мной работает давно — таких ситуаций не возникает».
Странно могло показаться, если бы я с сибиряком, выросшим на Енисее, не касался бы в разговорах темы охоты и рыбалки. Тут академик Подзолков всегда оживлялся: «Папа в 12 лет купил берданку, просверленный японский карабин 32-го калибра. Сам катал дробь, собирая в тире свинец, заряжал патроны, пыжи делал, ходил на утку, тетерева, рябчика, однажды с другим оружием на медведя довелось — в Вологде… В выходные дни с друзьями и по сей день вырываемся на летнюю и зимнюю рыбалку».
Друзей у Владимира Петровича много. И истории, связанные с академиком Подзолковым, самые разные.
«Был такой случай на охоте, — вспоминал дважды Герой Советского Союза космонавт Алексей Леонов. — Я пригласил на охоту академиков Подзолкова и Бузиашвили, поставил их рядом. Вместе с нами были опытные стрелки, но я попросил их не стрелять, если зверь выйдет на Володю и Юру. И вот, представьте, лось вышел на них, постоял и ушел. Я со своей стороны его «добрал». Прибегаю, вижу такую картину: академики что-то увлеченно рисуют веткой на снегу, какие-то медицинские схемы…
Если бы они фляжки охотничьи достали и зверя пропустили — я бы еще как-то это понял… Но схемы чертить!
Володя с Юрой мне говорят: «Ты уж не рассказывай никому». А я им в ответ: «Непременно буду всем рассказывать — это же невероятный случай на охоте!» Вот такая увлеченность профессией…»
Друг Владимира Петровича генерал Михаил Носачев в свое время вспоминал, как собрались они компанией на даче. И сосед Носачева в какой-то момент застолья, обратив внимание на скромность Подзолкова, поинтересовался: «Почему вы его академиком называете?» Считал, видимо, что академик — это нечто монументальное.
Друзья откликнулись шуткой: «Кличка такая — Академик! Как Доцент в «Джентльменах удачи». Больше всех смеялся сам Владимир Петрович. Дачному соседу так и не стали объяснять, что Подзолков настоящий академик, — все равно решил бы, что его разыгрывают.
«Мне предстояло сделать первую операцию, — рассказывал академик, директор Бакулевского центра сердечно-сосудистой хирургии Лео Бокерия. — По сей день помню фамилию и диагноз пациента. Выделили маленькую операционную — метров десять. А у меня куча оборудования и солнце в окно — развернуться негде. Операция долгая, кровило нудно, здесь остановишь — в другом месте начинается… Дело было уже под вечер. И заходит Володя Подзолков, говорит: «Ну что? Я помоюсь? Постою вместо тебя?»
Никто не зашел. Никто. Все понимали, что это первая такая важная для меня операция, но пришел только Володя. И, конечно, я буду всю жизнь это помнить».
Академик Подзолков обычно смущается от излишнего внимания к собственной персоне, но в юбилейные дни здравиц и тостов не избежать. Предвижу, от волнения он станет вести разговор еще более негромким голосом.
Не беспокойтесь, Владимир Петрович, как бы тихо вы ни говорили, вас всегда все хорошо слышат…
Понравилась статья? Поделись с друзьями в соц.сетях:
